Лукашова С.С. Характер церковной зависимости львовского Успенского братства (Митрополичья и патриаршая ставропигия)

// Тезисы доклада на IV Международном конгрессе украинистов, Одесса, август 1999 г.

Истории львовского ставропигиального братства посвящена обширная литература на украинском, русском и других славянских и западноевропейских языках, и, тем не менее, в ней продолжают оставаться и «белые пятна», и серьезные недочеты. К их числу можно отнести оценку статуса львовского объединения в 1586-1592 гг.

Распространенная точка зрения базируется на том, что львовское братство перешло в непосредственное управление патриархом в результате одобрения устава патриархом Иоакимом в 1586 г.  Однако, с одной стороны, процедура учреждения ставропигии состоит не в создании нового устава, а, в первую очередь, в передаче архиереем особого креста (греч.                 ) как символа своей пастырской власти [1], чего в 80-е гг. XVI в. сделано не было.

С другой стороны, в патриарших уставах ничего не говорится о выведении Успенского братства за рамки митрополии. По уставу патриарха Иоакима, обо всех «нестроениях» братство обязывалось доносить именно своему епископу, и братчики подлежали его суду. В конечном счете, даже знаменитое право братства контролировать деятельность духовенства на митрополита не распространялось.

О характере церковного подчинения братства не говорит прямо и устав патриарха Иеремии 1589 г. В то же время, как и в уставе 1586 г., и братские священники должны были получать посвящение от львовского епископа, и противники братства отлучаются им же. «За тем повелеваем сему братству не присваивать себе больших прав.., ибо все это принадлежит одному, какой будет тогда, Епископу Львовскому, Галицкому и Каменецкому, на основании божественных законов и священных канонов, а не кому иному» [2]. Таким образом, можно сделать вывод о том, что в 80-е гг. XVI в. восточные патриархи не нарушили канонической власти епископа по отношению к братству.

Однако само братство категорически отказалось подчиняться епископу. Из сохранившихся источников не вполне ясно, в чем именно состояла причина спора Гедеона Балабана и львовских мещан, но уже в январе 1586 г. конфликт приобрел острых характер. Описывая ситуацию в письме к константинопольскому патриарху в конце того же года, братчики приписывают владыке все мыслимые и немыслимые грехи, пытаясь любой ценой выйти из-под его  власти [3].

Потерпев неудачу с изменением церковного подчинения в Константинополе, братство для разрешения своих насущных потребностей обратилось за поддержкой к киевскому митрополиту Михаилу Рагозе. Со своей стороны, слабость церковной системы управления митрополией  и неустойчивость позиций недавно избранного митрополита вынудили и его искать опору в братствах и сделали одним из самых последовательных их сторонников.

Формальным поводом для вмешательства явилось переплетение ктиторских прав на Онуфриевский монастырь. Кроме Успенского братства, патроном обители считался уневский монастырь, в 1556 г. признанный митрополичьим ставропигионом [4]. Таким образом, и Онуфриевский монастырь косвенно мог претендовать на статус митрополичьего ставропигиона. Усилия братчиков в этом направлении увенчались грамотой патриарха Иеремии от 13 ноября 1589 г. [5].

Киевский митрополит Михаил Рагоза соборно подтверждает постановления патриарха Иеремии относительно Онуфриевского монастыря и начинает активно содействовать и самому братству. Он одобряет устав братства и уже спустя месяц после отъезда патриарха благословляет Онуфриевского иеромонаха Василия быть исповедников братства, а в июне 1590 г. поставляет новых братских священников [6].

Однако дело не ограничилось только формальным покровительством. В документах Брестского собора 1590 г. впервые заявлено, что митрополичьим ставропигионом является не только Онуфриевский монастырь, но и само братство. Грамота была подписана  всеми епископами, включая Гедеона Балабана, причем причиной установления ставропигии называется нежелание епископа благословить новых братских священников, а также для «успокоения братства того»[7]. Таким образом,  Успенское братство впервые получило особый статус в украинско-белорусской церкви, хотя и не вполне каноничный. Сложность состояла в том, что ставропигия носила скорее юридический характер - речь шла о праве распоряжения уже функционирующим церковным институтом, а традиционно учреждение ставропигии предполагает передачу благодати еще не освященной церкви, из чего и следует право дальнейшего управления ею. С другой стороны, главным храмом братства была приходская Успенская церковь, а монастырь св.Онуфрия  имел только второстепенное значение.

Для упрочнения своей власти над братством Михаил Рагоза в январе 1591 г. посетил Львов, распорядился относительно устройства Онуфриевского монастыря [8], и, что гораздо важнее, освятил алтарь Трех святителей в колокольне Успенской церкви, т.е. именно основал новый храм. Таким образом, отложив вопрос о юрисдикции собственно Успенской церкви, не восстановленной после пожара, братство стало обладателем канонично учрежденного ставропигиального храма и вывело свое духовенство за пределы епископской юрисдикции.

Со своей стороны, Балабан не признал ни создания митрополичьей ставропигии, ни независимости братского духовенства и в течение весны-лета 1591 г. восемь раз предпринимал попытки восстановить свою пастырскую власть над братскими священником Михаилом и игуменом Василием, но безуспешно [9]/

Хотя патриарх Иеремия ни в 1589, ни в 1591 гг. не возражал против ставропигиального статуса братства, епископ Гедеон попытался воспользоваться ситуацией и при помощи тырновского митрополита Дионисия сфальсифицировал патриаршую неблагословенную грамоту на киевского митрополита и братство, уничтожающую митрополичью ставропигию как неканоничную и возвращающую братство и Онуфриевский монастырь под власть епископа [10].

Несмотря на возникшие подозрения в подлинности грамоты, братство обратилось к патриарху, прося отменить ее и сопроводив письмо подарком и подробным описанием положения, сложившегося в киевской митрополии [11]. Главной темой письма является усиление активности католиков в деле обращения православных, и Балабан обвиняется в сговоре с католическими властями Львова и попытке передачи им ключей от братских церквей.

В ответ в ноябре 1592 г. из Константинополя пришла патриаршая грамота и крест на учреждение уже патриаршей ставропигии в Успенской церкви, в которой патриарх прямо заявлял о том, что братство должно быть «свободно и независимо ни от какого лица, ни митрополичьего, ни епископского, свободно признавая и имея одну только главу - наше Смирение...»[12]. Придание статуса патриаршей ставропигии, тем более объединению мирян, являлось исключительным событием. Достаточно сказать, что за всю предшествующую историю киевской митрополии патриаршим ставропигионом была названа только Киево-Печерская лавра [13].

Спорным является вопрос, насколько оправданной и действенной мерой было учреждение ставропигии патриархом Иеремией, поскольку ни угрозы со стороны католиков [14], ни претензии Балобана не были сняты. Напротив, статус патриаршей ставропигии угрожал зыбкому равновесию в киевской митрополии, создавая еще один, и очень влиятельный, церковный институт. Грамота была опасна еще и тем, что ею одновременно нарушались права не только львовского епископа, но и киевского митрополита, киевского воеводы кн. К.К.Острожского (еще одного патрона Онуфриевского монастыря) и самого короля. Поэтому братства, с одной стороны, существования грамоты не скрывало, а с другой - не настаивало на ее признании.

Распространенное в исторической науке представление о том, что новый статус братства сразу получил признание современников, не подтверждается источниками. Так, патриаршая грамоты была предъявлена королевской комиссии по делу об Онуфриевском монастыре в январе 1593 г., однако, комиссия не приняла ее во внимание, и в ее решении было записано, что монастырь подлежит власти епископа, а не митрополита [15].

Даже в сентябре 1596 г. братство боялось показать грамоту кн. К.К.Острожскому, поскольку полученная привилегия полностью отрицала его ктиторские права на Онуфриевский монастырь [16], хотя магнат о ней, безусловно знал.

Неизвестно, как и когда узнал о грамоте Киевский митрополит, но ни в одном документе Михаил Рагоза не упоминает установления патриаршей ставропигии, утверждая, что Успенское братство по-прежнему находится в его власти[17]. Со своей стороны, практически вплоть до 1596 г. братчики не уточняли, каким именно ставропигионом они являются, и не противопоставляли митрополичью власть патриаршей, предпочитая сохранить нормальные отношения с Рагозой и с другими влиятельными лицами Речи Посполитой.

Статус патриаршей ставропигии был признан Гедеоном Балабаном только в начале XVII в. в связи с окончательным примирением епископа и братства, и в стрятинском «Требнике» 1606 г. владыка подробно описал всю процедуру учреждения данного вида ставропигии, подчеркивая, что право на это имеет только патриарх [18].

Таким образом, более точное определение статуса братства в 1586-1593 гг. и, в частности, характера его ставропигии, позволяет по-новому оценить конфликт братства и епископа, поведение православных иерархов и, наконец, тот общественный резонанс, который вызвало превращение объединения мирян в патриаший ставропигион. Открытым остается вопрос о характере ставропигии виленского Свято-Троицкого бра