Лукашова С.С. «Мы, нижей подписанные…» - Львовский синод 1595 г. в истории Брестской унии.

// Славянский альманах за 2000 г. М., 2001. С. 12-19.

История изучения подписания Брестской унии насчитывает более 200 лет. В числе исследователей конфессиональной истории украинско-белорусских земель такие отечественные и зарубежные ученые как М.О.Коялович, митрополит Макарий (Булгаков), М.С.Грушевский, Я.Д.Исаевич, Б.Н.Флоря, Б.Гудзяк, М.В.Дмитриев. Усиление интереса к этой проблеме способствовал недавно прошедший 400-летний юбилей унии, к которому была приурочена серия научных конференций и подготовлен целый ряд монографий и коллективных сборников в Москве, Киеве, Львове, Минске и других городах.

На настоящий момент считается установленным научным фактом, что подписание Брестской унии стало реакцией части украинско-белорусского общества на кризисные явления в современной православной церкви. В результате тщательного изучения были рассмотрены и отброшены версии как о «заговоре» и  «предательстве» (согласившихся на унию епископов, иезуитов, римской курии, представителей католических властей Речи Посполитой), так и о «покаянном возвращении схизматиков», «неблагодарности», «невежестве», «шпионаже» и «подстрекательстве» (несогласившихся на унию, греческих и московских иереев) и другие политические и конфессиональные стереотипы. Вместе с тем, исследование религиозной истории украинских и белорусских земель ХVI-ХVII вв. еще далеко от завершения. Не в последнюю очередь это связано с необходимостью расширения источниковой базы и критического изучения имеющихся документов.

Важнешие источники по истории Брестской унии неоднократно переиздавались. В разрозненном виде они были опубликованы в «Актах, относящихся к истории Западной России», «Архиве Юго-Западной России», «Monumenta confraternitatis stauropigianae leopoliensis» и других сборниках актового материала; специальные подборки были сделаны А.Г.Великим, П.Пидручным и др. К юбилею унии они были изданы еще несколько раз [1]. К сожалению, за последние тридцать лет источниковая база не пополнилась ни одним новым документом. В этих условиях источниковедческий анализ может быть существенно дополнен за счет комплексного изучения уже известных текстов.

Важнейшей проблемой в этой связи является выделение и критический анализ фальсифицированных документов, среди которых можно выделить несколько больших групп:

1.     Фальсификаты, связанные с пребыванием восточных патриархов на украинско-белорусских землях (антиохийский патриарх Иоаким 1586 г. и константинопольский Иеремия 1588, 1589);

2.     Подложные документы, отражающие борьбу различных групп за влияние в киевской митрополии;

3.     Фальсификаты, появившиеся в ходе подготовки и реализации Брестской унии.

Фальсификация документов была достаточно распространенным и многообразным явлением в ХVI-ХVII  вв. Она могла состоять в том, что влиятельное лицо (обычно восточные патриархи) неверно информировались о смысле и значении грамоты на славянском языке, которую они подписывали. В отдельных случаях архиерей заявлял об  обмане и выдавал новый документ. Наиболее известен случай с подписанием патриархом Иеремией неблагословенной грамоты на епископа Кирилла Терлецкого; доверием патриарха злоупотребил львовский епископ Гедеон Балабан [2].

Другой, более привычный для нас вид фальсификации состоял в составлении грамоты с подложными подписями; классический пример - неблагословенная грамота на львовское Успенское братство 1592 г. от имени патриарха Иеремии.  Авторы – тот же епископ Гедеон Балабан и тырновский митрополит Дионисий  [3]. Наконец, специфическим видом подлога в ХVI-ХVII в. было заполнение бланкет или «мамрам» - чистых листов и проставленными подписями и печатями, выдаваемыми доверенным лицам под определенные поручения. В том случае, если держатель бланкета вписывал ненадлежащее содержание, поручитель подавал протест в городские судебные книги и дезавуировал грамоту. Выдача чистых «мамрам» было обычной юридической практикой этого времени. «Дело  бланкет» - листов с подписями епископов, на которых позднее были написаны тексты унионного содержания, является частым сюжетом исторических исследований [4].

Сложность определения фальсификата состоит в том, что, во-первых, даже если экспертиза подтверждает аутентичность подписей и печатей на документе, это не означает подлинности всей грамоты. Во-вторых, наличие или отсутствие протеста подписавшего грамоту также не является полной гарантией того, что произошел или не произошел подлог. По «делу бланкет» двое епископов – Гедеон Балабан и Михаил Копыстенский – позднее подали протест в городские книги [5]; несмотря на это, большинство исследователей считает, что эти архиереи знали о будущем содержании бланкет и были с ним согласны.

Для решения проблемы подлинности грамоты или характера ее фальсификации  большое значение имеет сопоставительный анализ с другими документами этого времени; необходимость подделки какого-либо документа указывает на ее авторов: quaere ciu bono [6]. Знания о подложности грамоты в некоторых случаях являются не менее информативными, чем аутентичный текст. 

Проблемы, подтолкнувшие епископат к подписанию унии, нельзя свести только к  страху перед грозившим им наказанием за неправедный образ жизни. Действительно, епископы Леонтий Пелчицкий и Дионисий Збируйский уже в епископском сане продолжали жить с женами, а Кирилла Терлецкого обвиняли во множестве прегрешений, от мясоедения до убийства и изнасилования, но существовали и другие причины для боязни за свое положение. Приезд патриархов и легкость, с которой они выдавали неблагословенные грамоты и нарушали традиционный порядок управления митрополией; усиление власти мирян, выразившееся в подъеме братского движения и активизации вельможных патронов церкви; регулярные нарушения прав церкви со стороны католиков делали положение православных архиереев нестабильным и угрожающим. Первая реакция последовала со стороны митрополита Михаила Рагозы, который, опираясь на поддержку светских патронов церквей и братств, попытался усилить свою власть в митрополии и овладеть ситуацией. Естественно, это вызвало негативную реакцию со стороны епископата.

В первом документе, содержавшем унионные инициативы архиереев, Брестской декларации 1590 г., четыре епископа - Гедеон Балабан, Кирилл Терлецкий, Леонтий Пелчицкий и Дионисий Збируйский выразили готовность перейти под юрисдикцию папы римского при условии, что бы «все обычаи, то есть богослужение и весь церковный порядок, какого издавна придерживается наша святая восточная церковь, не были изменены и сохранялись бы неизменно в этом порядке» [7]. Несмотря на эту декларацию о намерениях,  реальная подготовка унии началась на четыре года позже. Вначале епископы попытались преодолеть трудности собственными силами и на соборе в Бресте в 1591 г. выдвинули собственный план реформы церкви, предусматривавший ряд дисциплинарных мер по отношению к низшему духовенству и мирянам, а также достаточно полную регламентацию прав митрополита. Спустя два года выяснилось, что этот план потерпел полный провал. Архиереи не смогли достичь ни заметного улучшения морального климата в среде духовенства, ни обезопасить себя от католиков, ни подчинить себе мирян. Украинско-белорусский  епископат и духовенство в целом не представляли собой сплоченной и организованной структуры, имевшей силы и авторитет добиться осуществления своих намерений и желавшей самоограничиться во имя общего блага. В результате архиереи вернулись к надежде на унию с католиками, как на силу, способную преодолеть накопившиеся проблемы.

В конце июня 1594 г. в Сокале собрались Дионисий Збируйский, Гедеон Балабан, Михаил Копыстенский и Кирилл Терлецкий. Характерно, что сами епископы утверждали, что собраться их вынудили «кривды» со стороны митрополита и оскорбления со стороны мирян [8]. В Сокале были подготовлены, а в декабре 1594 г. сформулировали десять условий, на которых епископы согласились приступить к унии. Архиереи требовали от государства гарантии неприкосновенности своих имущественных прав, полного сохранения  обрядовой практики церкви, отмены всех  патриарших  грамот: «А иж патриархове… догажаючи пожитком своим (в своекорыстных интересах – С.Л.) надавали листов привильев розмаитых, як на братства, так и на розмаитые справы межи люди посполитые, с чого намножилося розмаитых сект и ересей: иж бы тое все знесено было [9]. Кроме того, епископы настаивали на уравнивании их прав с представителями католической церкви, в том числе, на предоставлении мест на сеймах. В подготовленном проекте зависимость от римской курии была скорее номинальной: папа имел бы право только благословить выбранного самими епископами кандидата на вакантную митрополичью кафедру [10].

Следующий по времени сохранившийся документ относится к 28 января 1595 г.  –это деяния синода, который якобы собрался под  председательством львовского епископа Гедеона.  Оригинал грамоты в середине ХIХ в. находился в архиве Св. Синода, фонд униатских митрополитов, в конце века он, уже в составе фонда Сахарова, попал в собрание рукописей Публичной библиотеки (ныне Национальная публичная библиотека, г. Санкт-Петербург, ф. 678, д. 26, л. 6-7.). В фондах Российского Государственного исторического архива в г. Санкт-Петербурге, в фонде униатских митрополитов осталась современная копия деяний синода (ф. 823, оп.1, д. 169). Деяния синода опубликованы по оригинальному тексту в «Актах, относящихся к истории Западной России» [11].

Текст самой грамоты занимает полторы страницы (л.6-6.об), и еще полторы – подписи участников собора. Заполнение листа 6 об. текстом равномерное, за ним на расстоянии 2-3 см. располагается первый ряд печатей. Все свободное пространство этого листа занято печатами и подписями к ним. Две печати не имеют подписей. На следующей странице подготовлено большое количество мест для печатей, однако, по большей части, они остались незаполненными, имеющиеся подписи тяготеют к правому и нижнему краям листа. Сохранность листов плохая, правый край оборван. Практически все подписи хорошо различимы, на некоторых печатях частично можно рассмотреть изображение.

В историографии данный документ оценивался как целиком подлинное свидетельство; даже отмечая приведенные ниже противоречия и неувязки, исследователи не подвергали сомнению сам факт проведения синода в январе 1595 года. Характерно высказывание Б.Гудзяка: «Количество и география лиц, которые поставили свои подписи, производит такое сильное впечатление, что закрадывается подозрение, не были ли подделаны некоторые из этих подписей… Маловероятно, однако, чтобы подделаны были все подписи…» [12].

Деяния львовского синода вызывают много вопросов. Во-первых, не совсем понятен подбор участников. Считается, что это был в основном епархиальный съезд, на котором присутствовали гости из других епархий  и трое духовных лиц,  переехавших из Порты в Речь Посполитую из греческих земель. Тем не менее, подписи участников свидетельствуют об ином (см. табл. 1). Во-первых, из представленного перечня участников становится ясным, что съезд 1595 г. не имел ничего общего с епархиальным синодом: только трое его участников могут быть с уверенностью отнесены к представителям львовского духовенства. Присутствовавшие клирики собрались практически со всей киевской митрополии – не хватает только холмского духовенства. Странность состоит и в том, что приехало именно низшее духовенство – без архиереев – и притом в большинстве своем не те, кто мог бы считаться  представителем своего епископа.

Во-вторых, на синоде присутствовали лица,  известные в дальнейшем своим негативным отношением к унии,  что признают и другие исследователи, объясняя это тем, что изменение взглядов у тех  произошло  позднее,  "когда  стал ясен характер церковной унии" [13]. Однако речь идет не об исключениях из общего правила. Из 24 лиц, подписавших грамоту 1595 г., по меньшей мере, 18 участвовали в православном Брестском соборе 1596 г. (см. таблицу 1).

Четверо малоизвестных персонажей (священноинок Илларион, священники раевецкий Игнатий и ратенский Федор, и ратенский же протопоп Кирилл) также могли присутствовать в Бресте [14]. С бóльшей долей вероятности это можно сказать и о наместнике перемышльской епархии Ионе. Единственное серьезное разночтение между грамотами 1595 и 1596 гг. состоит в имени архимандрита афонского монастыря Симона-Петра. Во львовской грамоте он назван Афанасием, в брестской – Макарием.

Другой факт, который обращает на себя внимание, состоит в том, как подписались некоторые участники собора. В частности, речь идет о протопопе Несторе Козмениче. В грамоте брестского собора 1594 г. он  - «протопоп подгаецкий, нареченный игумен монастыря миненского» [15] (в другом месте мелецкого [16]). В львовской грамоте 1595 г. он назван «протопоп заблудовский, маршалок кола духовного и экзарх митрополии киевской». Об участии мирян (и о делении на «кола») на львовском синоде вообще ничего не известно, но интересно совпадение с текстом соборной грамоты Брестского православного собора 1596 г. По другим свидетельствам, в частности, описанию собора в сочинении «Эктесис» [17], протопоп также именовался по-гречески «примикирием», т.е. главой  собрания духовных лиц (на этом соборе миряне и духовенство действительно заседали раздельно).

Вызывает вопросы и содержание постановления синода. В отличие от всех предшествующих и последовавших аналогичных документов, принятое синодом постановление  выражало горячее желание перейти под юрисдикцию папы римского, без чего «спастися неудобно есть», вообще без каких-либо условий.  Речь идет о полном и безоговорочном признании верховного авторитета папы римского и всей католической церкви. Со своей  стороны, духовенство не выдвинуло никаких условий – ни о соблюдении юлианского календаря, ни даже о сохранении собственного положения, как это записано в других проектах. Зато значительное место отводится каре за возможное отступничество от принятых обязательств: «А если бы с якои превротности сердца который з нас от сего любополезного вызнания и отдания послушенства пастеру святейшему папи Римскому и наступникамего отступил альбо радил людем миряном, овечком нашим отступовати, тогда обратися всуе живот его, со праведники не напишется имя его, и епископство его да приемлит ин» (курсив мой – С.Л.).

Однако странность  данного синода еще и в том,  что он не был замечен и современниками – ни противниками, ни сторонниками Брестской унии.  При том внимании,  которое братчики львовского Успенского братства уделяли и делам львовского епископа, и планам унии, встреча, по меньшей мере, двадцати трех иногородних клириков (в том числе и священников дружественного брестского и, возможно, слуцкого братств) в городе не должна была остаться  вне  поля их зрения. Тем не менее, ни в январе 1595 г., ни позднее братство не упоминает об этом этапе подготовки унии. На львовский синод не ссылаются и католические и униатские авторы, доказывая первоначальные унионные намерения Гедеона Балабана [18]; отсутствует ответная реакция на этот синод и со стороны королевской власти.

Окончательные вывод об истинности или подложности подписей участников собора может сделать только графологическая экспертиза, однако, все вышесказанное дает основания предполагать, что речь идет, скорее всего, об еще одном  случае несанкционированного заполнения пустых «мамран». Цель фальшивки – скомпрометировать выступившее против унии православное духовенство и принудить его к подчинению киевскому митрополиту. Кроме того, данный документ позволял «на законных основаниях» произвести новые назначения на «освободившиеся» кафедры клятвопреступников.

Епископ Гедеон Балабан был замещан в большинстве известных случаев фальсификации грамот, относящихся к истории киевской митрополии конца ХVI в. Знаменательно, что он сам стал жертвой подобной подделки. Хотя фальшивка не была использована при жизни епископа и не причинила ему вреда, она заметно исказила его деятельность в представлениях потомков.

                                                                                              Таблица 1.